Татьяна Петровна шагала мимо контейнера для мусора. А ведь это, между прочим, целая вселенная. Настоящая сцена, на которой ежедневно разыгрываются человеческие трагедии и будничные драмы. Здесь выброшены воспоминания: детский велосипед — малыш подрос, свадебное фото — любовь исчезла. Мусор говорит о людях больше, чем дневник.
Она не придаёт этому значения. Просто идёт мимо.
Пока взгляд не зацепился за что-то крошечное. Клубочек. Пыльно-серый. И — рой мух. Настойчивых, беззастенчивых. Садятся, шевелятся, будто шепчутся на своём мушином языке.
Татьяна Петровна присмотрелась: котёнок. Совсем младенец. Месяц, не больше. Дышит — едва, как будто воздух внутри закончился.
Она отшатнулась. Словно не увидела. Сделала три шага. Потом два. И застыла.
Сердце забилось так сильно, что болью отдалось в груди. Так быть не должно. Живое существо — и вот так.
— Не трогай, — услышала за спиной голос. — Это Иркин. С пятого этажа. Заболел он. Она и вынесла. Всё равно не выкарабкается.
Татьяна обернулась. Баба Клава, в халате и с сигаретой. Знает всё и всех.
— Вынесла? — губами одними переспросила Татьяна.
— А что делать? — Клава затянулась. — К ветврачу влетит в копеечку. А щенков и котят — ещё наделают. Куда их девать?
Татьяна ещё раз взглянула на комочек. Потом пошла прочь. К подъезду.
И вдруг — вспышка. Евгений, муж, в больнице. Дышал — так же. Через боль. И она тогда… опоздала.
Она развернулась и рванула к мусорке. Так резко, что едва не оступилась.
Котёнок ничего не весил. Лёгкий, как пыльца. Она закутала его в шарф — тот самый, что с ней всегда, даже в июльскую жару.
— Ну что, — выдохнула, когда поднялась на свой третий этаж. — Домой пришли.
Домой? Удивилась сама себе. Какой ещё «дом»? Его надо к врачу, срочно. Она — пенсионерка. Таблетки да чай. Чем она может помочь?
Ветеринарную клинику нашла в соседнем дворе. Молодой парень, чуть старше внука, осмотрел котёнка, хмурился, качал головой.
— Всё печально, — произнёс, не поднимая глаз. — Обезвожен, истощён, гной в глазах, лишай, воспаление. Жить хочет — но телу тяжело.
— Вы его спасёте? — голос Татьяны стал тонким, почти шёпотом. Хотя обычно она говорила твёрдо, внятно.
Парень глянул на неё как-то по-особенному. Будто решал, как сказать.
— Попробовать можно. Но дорого. И долго. И без гарантий. Честно? Я бы предложил эвтаназию. Чтобы не мучился.
Татьяна сжалась. Слово это она слышала в реанимации. Тогда, когда Евгений кричал от боли, а врачи разводили руками: «Терпите. Закон».
— Нет, — сказала она неожиданно для себя. Громко. Жёстко. — Лечим.
— Тогда вам придётся делать всё самим. Уколы, капельницы, кормление. Это тяжело.
Татьяна достала кошелёк. Три тысячи. До пенсии — десять дней.
— А что нужно купить? Что делать дома?
Парень вздохнул, но вдруг тепло улыбнулся. Как будто не врач, а внук.
— Попробуем. Вот список.
Домой Татьяна шла с пакетом лекарств и клочком бумаги с инструкциями, исписанными на обороте рецепта мелким почерком. А в коробке дышал почти невесомо — её новый жилец.
— Ну что, будем жить, — сказала она, устроив его в коробке на старом махровом полотенце. — Давай, родной. Справимся.
Раздался звонок. Она капала капли в крошечный глаз. На пороге — Ирина. Холодная, красивая, как манекен.
— Это вы подобрали котёнка?
— Да. А что?
— Алиса плачет. Ей жалко. Но вы же понимаете — толку нет. Ветеринар говорил.
— А вы откуда знаете, что он говорил?
Ирина пожала плечами.
— Логично. Он же при смерти. А вы, ну, в вашем возрасте…
И тут из-за её ноги выбежала девочка.
— Бабушка Таня! Это Пушок? Он теперь здоровый?
Татьяна онемела. Девочка тянулась к коробке. Ирина дёрнула дочку за руку:
— Я же сказала — домой!
Дверь захлопнулась. Всё стало ясно. Пазл сложился. Чихал, сказали. И вынесли. Просто — выбросили. При живом ребёнке.
— Кроха моя… — прошептала Татьяна, опускаясь рядом с коробкой. — Теперь ты дома. У нас всё будет иначе.
И тут котёнок открыл глаз. Один. Мутный. Но живой.
— Нет, ты не Пушок. Ты теперь — Новый. И у тебя новая жизнь. Обещаю.
Позже позвонила дочь. Ровно в восемь, как всегда. Татьяна хотела рассказать — не стала. Обсудили давление, лекарства, погоду.
— Мам, а помнишь, в детстве у меня был рыжий котёнок?
— Мурзик? Конечно, помню.
— Папа сказал, он сбежал.
Татьяна улыбнулась. Не сбежал. Умер. От пневмонии. Но зачем тогда было ранить дочку?
— А чего ты вспомнила?
— Так. Просто. В голове всплыло.
Три дня — борьба за жизнь. Капли, уколы, разговоры. Он не сопротивлялся, только смотрел. Ждал. Доверял.
Она рассказывала ему о муже, о дочери, о себе. О том, как быть одной. И как, несмотря ни на что, не позволить себе озлобиться.
На четвёртый день — звонок. Дочь. Говорила резко, встревоженно.
— Мам, мне Ирина с пятого позвонила. Говорит, ты с ума сошла. Котёнок умирает. Ты тратишь последние деньги. Ты пенсию хоть получила?
— Завтра, — ответила Татьяна спокойно.
— И сколько у тебя осталось на лекарства для этого… кота?
Татьяна ничего не ответила. Деньги закончились ещё накануне. Ветеринар сказал, что необходимы ещё капельницы, как минимум три дня подряд. А потом — лечебный корм, если малыш вообще начнёт есть.
— Мама! — в голосе дочери звучала раздражённость. — Прекрати это! У тебя нет ни здоровья, ни финансов. Этот кот — не твоя ответственность. Я попросила Ирину его забрать. Сдадим туда, куда положено.
В груди что-то сжалось. Забрать? Сдать?
— Я никому его не отдам, — голос был неожиданно твёрдым. — Ни при каких обстоятельствах.
— Мам, ты что, совсем? Он всё равно не выживет! А ты уже все деньги на него потратила!
Татьяна взглянула на крошечное существо в коробке. Он был слаб, но вчера он впервые попытался подняться. Не получилось. Но он старался.
— Зато у меня есть сердце, — ответила она негромко. — Я не умею выбрасывать живое — ни на улицу, ни из своей жизни.
— Мама!
— Завтра пенсия. Мы справимся.
Она отключила звонок и несколько секунд смотрела в одну точку, а потом вдруг разрыдалась. Впервые за многие годы. И именно той ночью случилось нечто похожее на чудо.
Проснулась Татьяна от странного звука. Едва слышного, слабого. Словно кто-то пищал сквозь сон. Она вскочила, включила свет.
Котёнок сидел. Сам. И тихо, сипло, но мяукал.
— Господи… — прошептала Татьяна, опускаясь рядом на колени. — Ты живой…
Он слегка покачнулся, но удержался. А потом снова попытался подняться. Свалился. Поднялся снова. Мяукнул громче. Требовательно.
— Проголодался? — Татьяна улыбалась сквозь слёзы. — Сейчас, мой хороший. Сейчас покормим.
Утром, когда она уже собиралась идти за пенсией, в дверь снова постучали. На пороге стояла Ирина. Всё с тем же холодным лицом.
— Ольга просила зайти. С котом помочь. Ну, с этим…
Она махнула рукой с неопределённым жестом. Татьяна замерла.
— Я никому его не отдам, — сказала спокойно, но уверенно. — Это теперь Лёва. И он будет жить.
— Лёва? — переспросила Ирина. — Почему Лёва?
— Потому что выжил. Потому что борется, как лев.
Ирина отвела взгляд. На лице что-то дрогнуло.
— Я не забирать пришла… — неожиданно тихо сказала она. — Алиса всё плачет. Думает, это она виновата. Что не ухаживала. Что он из-за неё…
Татьяна молчала. Холодная ярость подступала к горлу. Ребёнок… винит себя.
— Я… — Ирина запнулась. — Он всю ночь плакал. А у меня смена. И я сорвалась. Я не думала, что он выживет.
Ирина вдруг подняла глаза, и Татьяна увидела в них настоящие слёзы.
— Можно Алисе его показать? Чтобы знала — он жив. Что это я виновата, не она…
Татьяна долго молчала, а потом просто отступила в сторону, давая пройти.
Лёва спал, свернувшись калачиком. Ирина подошла ближе, осторожно.
— Живой… — выдохнула она. — Господи…
— Да, — с гордостью сказала Татьяна. — Жив. И будет жить.
Ирина расплакалась по-настоящему. Без слов. Закрыв лицо руками.
— Не знаю, что на меня нашло… Если бы Алиса видела…
Через пару недель Лёва уже бегал по квартире. Смешно, шатаюсь, но бегал. Каждое утро Татьяна просыпалась и первым делом проверяла — здесь ли он. И каждый раз котёнок смотрел на неё — осознанно. Как будто понимал.
Ветеринар только головой качал:
— Невероятно. Я думал, не выживет. А вы смогли.
Однажды утром под дверью появился пакет. Специальный лечебный корм. Дорогой. Татьяна догадалась, кто оставил, но звонить не стала. Просто кивнула Ирине при встрече. А та только опустила глаза. Было видно — стыдно.
Лёва ел с аппетитом, рос, шерсть становилась белоснежной, а глаза — как небо.
В конце месяца неожиданно приехала Ольга. Просто позвонила в дверь и стояла на пороге. Строгая, собранная. Но как будто чужая.
— Мам, я приехала за тобой. У нас место есть. Комната свободная. Внука будешь видеть каждый день.
И тут увидела: Татьяна стояла прямая, сильная. С котом на руках.
— Он что… выжил? — удивлённо спросила Ольга.
— Лёва? Конечно. Мы справились.
Татьяна прошла на кухню, поставила чайник. Лёва прыгнул на подоконник — смотреть на птиц.
— Но как же… — Ольга села, не зная, что сказать. — Это же тяжело. Для тебя.
— Да, тяжело. Но это мой выбор. Не твоя забота — правда. Но это моё решение.
Она посмотрела на Лёву, тот развалился в луче солнца, жмурился.
— Понимаешь, — сказала Татьяна тихо. — Когда каждое утро тебя кто-то ждёт… Всё становится другим. Появляется смысл.
Ольга смотрела на мать, как будто впервые по-настоящему её видела.
— Значит, ты не поедешь?
— Нет. Мы с Лёвой остаёмся дома.
И теперь это слово звучало особенно. Настояще. Тепло. Как должно быть.
