Зима в Заводье выдалась настоящей — с тяжелыми сугробами, снежной круговертью и ревущими буранами. Толстые слои снега скрыли не только узкие тропки между домами, но и главную дорогу, ведущую через всю деревню.
С трудом добравшись до дома Светланы Николаевны, старожилы наконец смогли собраться на собрание. Правда, явились не все. У Валерьяныча снова разболелись ноги, у Мартынихи обострился давний бронхит, сестра Шурка совсем стала не в себе, а Михаил Валентинович еще осенью жаловался на проблемы с сердцем.
После семидесяти болезни уже не подкрадываются тихо, они наступают полками — одна за другой. Вот заболело колено, за ним рука не поднимается, сердце пульсом собьется, а за ним уже слабость подкатывает, голова плывет и глаза рябят.
Летом легче. Выйдешь погреться под теплое солнце, покопаешься на грядках, заделаешь калитку, постоишь у речки — и состояние улучшается само собой.
Зимой — другое дело. То снег, то лед, и дороги становятся настоящим испытанием. Вот старики и сидят по избам, стараясь лишний раз не высовываться на улицу. Только за дровами выйдут, да ночные горшки опорожнить.
Раз-другой в месяц пробивается к ним через переметы на своем утепленном УАЗике Серега, Мартынихин внук. Привозит хлеб, мясо, свежие булки, газеты, журналы. С крупами, консервами и макаронами все давно запаслись, овощи лежат в подполе, соленья — хоть на продажу выставляй.
Одно только тяжело — поговорить порой не с кем. Да и то не у всех есть собака или кот — хотя бы с ними словечком перемолвиться.
Но даже в таких условиях старикам-коммунарам не сидится спокойно — обязательно найдется приключение.
– Ну и намело… Пока до тебя добрался, Светлан Николаевна, два раза по самую макушку в сугроб провалился, – ворчливо поделился Федор Никитич.
– Ой, не преувеличивай! Вот если б ты по самые брови утонул, я бы еще опечалилась — в них вся твоя красота, – мягко поддела его Шумиха.
Светлана Николаевна захихикала, Валентин Сергеевич улыбнулся, а Лешка Сглаз расхохотался громче всех — среди людей и в тепле жаловаться как-то не хотелось. Так шуточками они и начали собрание.
– Если снова метель ударит, будет тяжело добираться до наших больных. Надо решать, как действовать, – уже серьезнее сказал Валентин Сергеевич.
Он был самым бодрым из всех и последние три недели сам навещал соседей: приносил продукты, лекарства от Светланы Николаевны, просто заходил поддержать словом.
– Хоть электричество держится, телевизоры три канала ловят, радио работает… а то бы совсем дичали, – вздохнул Митрич.
В этот момент на стол важно запрыгнул котище. Рыжий, как утренний солнечный луч, он прошелся по всем тарелкам, а затем мягко устроился на коленях Светланы Николаевны, запев бархатным мурчанием.
– Ну и кот! Откормила ты его, Николаевна. Прямо Баюн — не ходит, а плывет, не мурлычет, а поет, – подхватила Шумиха.
И правда, Барон был невероятно статный — подарок за когда-то спасенных Петровича и кошку.
Лешка Сглаз между тем поднялся, оглядел собравшихся, прокашлялся и торжественно произнес:
– Товарищи! Единственный вопрос на повестке — как встречать Новый год!
Старики заметно оживились, выпрямили спины и внимательно уставились на Лешку.
– Ну… это… чтобы начать обсуждение, – смутившись, сказал он.
Все посмеялись — и принялись решать.
Постановили отмечать праздник, как обычно, у Мохнатого. Дом у него просторный, теплый, и телевизор поновее других.
Елку решили срубить Валентину Сергеевичу с Митричем — они покрепче остальных. Больных доставят на санях. Женщины — за праздничным столом, мужчины — за дровами, водой, перестановкой мебели.
За три дня до Нового года природа смилостивилась. Ночью прекращалась метель, мороз ослаб, выглянуло солнце. Мужики собрались идти за елкой. Оповестив Мохнатого, они стали собираться.
За ними увязались два кобеля — Буран Мохнатого и Вилюй Мартынихи. Все соскучились по движению — по сугробам особо не побегаешь, особенно когда надо следить за стариками.
Обувшись в валенки с калошами, закутавшись в пуховики, надев рукавицы, взяв топорик и шпагат, двинулись к лесу.
Ходить по нетронутому снегу — тяжелое занятие, но ясное солнце, хорошее настроение и простая радость вылазки делали путь легче. На открытом поле ветер разгонял снег — проваливались они неглубоко.
Собаки носились, прыгали, катались по снегу. Дойдя до лесной кромки, мужики остановились.
– Чуть левее, Митрич. Я по осени приметил там две ладные елочки, – сказал Валентин Сергеевич.
Они пробились через заснеженные кусты, прошли дальше, и Валентин Сергеевич указал на аккуратную елку полтора метра высотой. Стряхнув снег и расчистив ствол, они быстро подрубили дерево и перенесли на край поля.
– Слушай, Сергеич… мне бы еще одну маленькую елочку взять. Я же Елене Мартыновне обещал — у нее третьего января день рождения. Хотела свежую лесную красоту в дом, – смущенно произнес Митрич.
– Вот как! Ну ты даешь, Николай Дмитриевич. Обычно женщинам цветы дарят, а ты елочку решил — оригинально! – поддразнил Валентин Сергеевич. – Ладно, пошли, выберем.
– Умеешь ты загнуть, Сергеич. И откуда у военного такие аристократические манеры? – фыркнул Митрич в ответ.
Однако, пошутив друг над другом, мужчины снова углубились в лес. Молодой еловой поросли было предостаточно. Они без труда подобрали пушистую, ровную ёлку, аккуратно срубили её и двинулись назад к деревне.
На краю поля обе ели они крепко связали шпагатом. Небольшая передышка показалась необходимой. И именно в этот момент Вилюй внезапно подпрыгнул и двумя лапами ударил Митрича в грудь. Тот, не ожидая этого, качнулся и, махнув рукой для удержания равновесия, случайно задел плечо Сергеича.
Сергеич, стоявший одной ногой на снежной кочке, удержаться не сумел. Он начал падать и, чтобы не рухнуть один, схватился за рукав Митрича. Они рухнули в сугроб одновременно — и синхронно застонали от боли.
Придя немного в себя, старики обследовали свои повреждения. Вывод оказался неутешительным: оба травмировали руки — у Митрича пострадала левая, у Сергеича правая. Перелом это или вывих — они определить не могли, но боль была весьма убедительной.
– Так, слушай. Давай шпагат — будем фиксировать, – хмуро и решительно распорядился Сергеич.
Сидя прямо на снегу, морщась от боли и помогая друг другу здоровыми руками, они привязали поврежденные конечности к шее, чтобы руки не висели и не тряслись.
О самостоятельном возвращении в деревню или тащении двух елок уже не могло быть и речи. Они понимали — возраст, усталость и травма не позволят им справиться.
– Слышь, Буран… иди к Федору. Приведи его сюда, – Митрич взял пса за морду и посмотрел прямо в глаза.
Пес лизнул его в щеку, тихонько взвыл и пулей понесся в сторону деревни. Вилюй же улегся поперек ели и сделал вид, что охраняет её от всех возможных врагов.
Мужчины прислонились друг к другу спинами, устроившись на снегу удобнее, и каждый погрузился в свои размышления, стараясь не двигать больной рукой.
– Митрич… слушай, – осторожно начал Сергеич, – вот ведь подумал… Лечить нас Светлане Николаевне придется. Может, и ей маленькую елочку подарим?
– А цветы — куда? – приподнялся Митрич. И когда оба осознали забавность ситуации, они разразились смехом — с сипотцой, прерывисто, но искренне.
Тем временем в доме Мохнатого чай уже закипал, когда в дверь послышалось настойчивое царапанье. Мохнатый открыл, но Буран не заходил — он бегал туда-сюда между крыльцом и воротами.
– Все ясно… – протянул Никитич. – Наши путешественники опять влипли.
Он быстро оделся и пошел за псом… Когда он подошел к месту, где в снегу лежали елки и сидели глубокоуважаемые добытчики праздника, то услышал громкий смех.
Подойдя ближе, он язвительно спросил:
– Чего орете, неумные?
Но те только засмеялись сильнее.
Сквозь хохот Митрич обратился к Никитичу:
– Федор! Вижу я, что Шура тебе давно по душе. Может, и ей елочку на праздник вручишь? Там вон еще две пушистые остались!
Он снова захохотал, а Сергеич подхватил.
– Ну точно… дуралеи… – проворчал Мохнатый, но уже без злости. – Ладно, теперь вставайте, помогу.
Новый год встречали кто сидя, кто полулёжа, а кто и вовсе с перевязанными руками. Ёлка сияла от гирлянд, игрушек и серебристого дождя. Рыжий Барон устроился на спинке кресла, наблюдая за происходящим. Машка терлась у ног Шумихи, умоляя кусочек колбаски.
А Буран с Вилюем уютно растянулись у дивана. Они поглядывали на стариков и, если бы могли думать словами, наверняка бы решили:
«Ну нельзя их оставлять без присмотра. Хоть на минутку — и беда. Мы им нужны — и без нас им никак».
