— Какой ты чудной кот, — сказала ворона, обращаясь к крупному задиристому серому коту. Тот восседал на лавочке и смотрел на двор так, будто это его владения.
— Май на дворе, а ты всё дерёшься. Март давно закончился, не забыл?
— Ну и что? Драки — дело обычное. Разве нельзя мне подраться для души? — фыркнул кот.
— Для души? И что в этом приятного? — удивилась ворона.
— Тебе, птице, не понять, — буркнул кот, осмотрелся и добавил с досадой: — И есть хочется. Очень.
Над ними, на самой макушке высокой лиственницы, сидел скворец — молодой, звонкий, с жёлтыми краешками клюва. Он распевал так, словно весь мир создан ради его весны.
— Орёт противно, — скривился кот. — Солнце слепит, ветер злой, люди шастают, листья шумят… А он ещё и надрывается.
— Вечно ты недоволен! — вспыхнула ворона. — Всё тебе не так. Странный ты, котяра.
Кот тем временем настороженно следил за компанией мальчишек, которые суетились у дерева. Людей он опасался больше всего — и, как оказалось, не зря.
Один из ребят достал рогатку и прицелился в певца. Кот взвизгнул, ворона каркнула — но поздно. Камешек свистнул и ударил скворца. Тот пискнул и рухнул вниз.
Мальчишки радостно завопили, начали подпрыгивать, празднуя «победу». Ворона разразилась руганью — самой отборной — и пообещала им всякие несчастья. А кот…
Он подбежал к птице, неподвижно лежавшей на траве. Ворона подлетела ближе и, прищурившись, спросила:
— Съешь? Ты же голодный. Коты птиц едят. Меня бы, небось, тоже слопал, смог бы?
— Закрой клюв, — прошипел кот. — А то и правда съем.
Он осторожно тронул скворца лапой. Птица дёрнулась и тихо застонала. Правое крыло было вывернуто и висело странно, как чужое.
— Крыло сломали, мерзавцы, — глухо сказал кот.
Скворец приоткрыл глаза, увидел кота — и попытался отползти. В его взгляде был один чистый ужас.
— Не дёргайся. Не буду я тебя есть, — проворчал кот. — Вы летаете где попало, пыль на вас садится. Мне грязное нельзя — потом живот скрутит.
И, не давая вороне вставить слово, он аккуратно взял птицу зубами и бросился прочь. Спешил не зря: мальчишки уже заинтересовались, куда делся их «трофей», и интерес у них был злой.
Ворона уселась на ветке и проводила кота взглядом: он нёс скворца к самому углу двора, в кусты, куда детям не пролезть.
— Я же говорила: странный кот, — сказала ворона в пустоту. — Ладно. Посмотрим, чем закончится.
Внутри кустов у кота была лежанка — вытоптанное место, укрытое листьями. Туда он и уложил дрожащего скворца. Рядом подвинул мисочку с водой и сухой кусок пиццы — всё это ему время от времени приносила одна женщина. Она ходила в больших растоптанных мужских ботинках и старой куртке, молния на которой давно уже не застёгивалась. Приходила с огромной спортивной сумкой, тихо ставила еду у входа в кусты и приговаривала:
— Кушай, лапочка. Кушай…
Кот каждый раз удивлялся: зачем она это делает? И почему так ласково? Как мать-кошка в детстве… та, которую однажды ради забавы науськали собаками.
Теперь он лежал рядом со скворцом и слушал, как снаружи злятся мальчишки, не сумевшие добраться до кустов. Скворец то открывал глаза, то тут же закрывал — ему было страшно рядом с большим котом.
Но кот не ел. Наоборот — носил к птице хлебные крошки, подталкивал воду ближе, грел боком. И через пару дней скворец начал понимать: его не собираются убивать.
Он стал пить, клевать, даже стоять на лапках, хотя крыло всё ещё безвольно висело. Тогда кот словно решил быть врачом и утешителем.
— Ничего, — бормотал он, прижимая птицу лапой. — Меня в прошлом году палкой по лапе шарахнули. Я думал — конец. А отлежался тут и выкарабкался. Видишь? Живой.
Он показывал две передние лапы, а скворец, будто понимая по-своему, прижимался к коту и осторожно перебирал его шерсть клювом. Кот переворачивался на бок и мурлыкал. Слушал, как быстро-быстро стучит маленькое птичье сердце, и почему-то становилось спокойно, будто его самого кто-то гладит по животу, как тогда, когда он был совсем маленьким.
Прошло две недели. Крыло срослось. Скворец расправлял перья, пробовал махать — и коту становилось не по себе: вот-вот улетит. А ворона всё это время издевалась, спрашивала, не «съел ли он уже своего питомца». Кот огрызался:
— Да что ты понимаешь! Птицы вообще ничего не понимают!
Настал день выходить из кустов. Кот осторожно вытолкнул скворца наружу и выбрался следом. На бордюре детской площадки они устроились рядом: кот — важный и хмурый, скворец — притихший и прижатый к его боку. В стороне, наблюдая, сидела ворона.
Скворец отодвинулся, расправил крылья — правое было уже как новое — и вдруг запел. Да так чисто и красиво, что вокруг будто стало тише: другие птицы замолчали, листья перестали шуршать, даже ветер притих. Песня взлетала вверх — прямо в горячее солнце.
— Сюрприз у меня для вас, — сказала ворона негромко и отлетела туда, где всегда густая тень от деревьев и домов.
— Ах ты, Господи… — выдохнула женщина.
Та самая — в старых ботинках и куртке с разошедшейся молнией — стояла и смотрела на необычную пару: кот и скворец, который явно пел именно ему.
— Сколько живу, а такого не видела… Скворец — и для кота. Чудные вы оба, — сказала она и подошла ближе.
Скворец насторожился, умолк, но женщина протянула руку и ласково позвала:
— Садись, лапочка. Садись…
И он вдруг вспорхнул, сел ей на руку, пробежал вверх и устроился на левом плече. Оттуда тревожно пискнул коту.
— Не переживай, — тихо сказала женщина. — Конечно, возьму и его.
Она поставила на землю большую спортивную сумку и обратилась к коту:
— Залезай. Чего ждёшь? Видишь, твой пернатый нервничает.
Кот подошёл, потёрся о её ноги — и послушно забрался в сумку. Женщина подняла её на плечо и пошла к подъезду, а скворец снова запел, сидя у неё на плече. Песня тянулась к солнцу, как ниточка надежды.
А там, где минуту назад была ворона, в самой тёмной части двора, вдруг стоял седой старичок с палочкой. Он посмотрел вслед уходящим и тихо произнёс, будто кому-то невидимому:
— Вот и говорю: странные — они самые правильные. На них и держится надежда. Странная женщина, странный кот… и странный скворец.
Он усмехнулся и пошёл через двор, постукивая палочкой по асфальту. Оглянулся на мальчишек, которые всё ещё баловались рогатками, и погрозил им.
— Я вас запомнил. Всех. От судьбы не убежит никто… никто.
И, повернувшись, исчез — будто растворился в тёплом весеннем воздухе.
