— Михалыч, ты чего это с самого утра такой хмурый? — окликнула его баба Катя, устроившаяся на лавочке у единственного деревенского магазина и весело блеснув золотыми зубами.
— И правда, весна кругом, птички поют, а он будто тучу на себя натянул, — подхватила Петровна. — Может, за зонтом сходить? Вдруг дождь из тебя пойдёт!
И ведь не поспоришь… В это воскресное утро Григорий Михайлович совсем не походил на человека, радующегося жизни. Глаза налитые, красные, под ними мешки — хоть картошку складывай, а лицо такое, будто он давно махнул на всё рукой и устал жить.
— Оставьте вы меня, бабки, — буркнул он, не глядя в их сторону. — Не до разговоров мне.
Да и что тут объяснять? Стоило бы повернуть время лет на пятьдесят назад… Ах, молодость. Пронеслась, не оглянулась. Там же осталась и Валентина — его единственная, настоящая любовь.
Несмотря на протесты её родни, они тогда быстро поженились, а потом ещё и обвенчались, решив, что уж у них-то всё будет навсегда. Да только судьба распорядилась иначе. Они так ждали ребёнка, радовались, строили планы, а во время родов… что-то пошло не так. Никто не был готов к беде. Врач оказался совсем молодым, неопытным, а заменить его было некем. В итоге не спасли ни Валентину, ни малыша, которого они уже мысленно называли Васькой, уверенные, что родится сын.
С тех пор Михалыч и живёт один, с этим горем. Полвека прошло, а боль никуда не делась. Вторую жену он так и не искал — в сердце по-прежнему были только Валентина и нерождённый сын. Иногда ему казалось, что ребёнок мог бы выжить, да не хватило чьих-то твёрдых рук… Но что теперь гадать — прошлое не вернуть.
Отгоняя тяжёлые мысли, он потоптался у входа в деревенский «супермаркет», хмыкнул, глянув на свежую вывеску, и решительно зашёл внутрь. Магазин с громким названием «Скатерть-самобранка» намекал, что здесь есть всё, но по факту выбирать было особо не из чего — ни полгода назад, ни сегодня.
Михалыч почти полчаса ходил вдоль полок, туда и обратно, внимательно разглядывая скудный ассортимент, чем заметно раздражал продавщицу Людку.
— Ты чего, как маятник, Михалыч? — не выдержала она. — Денег, что ли, не хватает?
— Хватает, — отрезал он. — Выбрать нечего. Всё одно и то же.
— Так давай в долг запишу, — предложила она. — С пенсии отдашь.
— Да не в деньгах дело, — махнул он рукой и снова заглянул в холодильник. — Хоть бы для разнообразия икры красной завезли.
— Ишь ты! — фыркнула Людка. — Кому она тут нужна за такие деньги? Тушёнку бери или грибочки.
Он вышел с полупустой авоськой и тут же снова оказался под прицелом бабы Кати и Петровны. Те заглянули в пакет, переглянулись и тут же принялись за расспросы.
— Ну, колись, Михалыч, чего нос повесил? Влюбился, что ли?
— Да какая любовь в мои семьдесят, — вздохнул он.
— А что тогда?
— Мыши, — мрачно ответил он.
— Какие ещё мыши?!
Оказалось, что днём их не видно, а ночью они целыми полчищами вылезают из щелей, топают, пищат, шуршат. Раньше пробегала пара штук, а теперь расплодились, страх потеряли, неделю уже выспаться не даёт эта напасть. Мышеловки не работают, отраву не едят — хитрые, как назло.
— Тогда выход у тебя один, — загадочно протянула баба Катя.
— Какой?
— Кот тебе нужен. Лучше любого капкана.
Михалыч только вздохнул: кота взять негде, котёнок — долго растить, а мыши ждать не будут. И тут бабки дружно закивали в сторону дерева у магазина.
— Вон, видишь серого, лохматого? — Вот его и бери. Ничейный он. Полгода тут ошивается. Для тебя — спасение.
Григорий задумался. И правда, прокормить кота несложно, места много не надо. Почему бы и нет? Он подошёл к коту и спросил прямо:
— Ну что, пойдёшь ко мне?
Кот дёрнул ухом, внимательно посмотрел на старика, будто спрашивая: «Ты серьёзно?» И, почувствовав решимость человека, понял — предложение настоящее. А от таких предложений уличные коты не отказываются.
Кот поднялся, лениво потянулся всем телом, выгнулся дугой, а потом подошёл к старику и ткнулся в его ноги, явно давая понять: предложение принято. На всякий случай он сунул нос в авоську, словно проверяя: «А кормить-то нас будут нормально?». Убедившись, что содержимое вполне достойное, хвостатый сначала довольно затрещал, а затем заурчал так громко, что сомнений не осталось — союз состоялся. Михалыч подхватил нового жильца на руки и с неожиданной лёгкостью зашагал домой.
Проходя мимо всё тех же наблюдательниц, он вдруг остановился.
— А имя-то ему какое дать?
— Да как душа подскажет, — махнула рукой баба Катя. — Теперь он твой. До самого конца. А если что — не волнуйся, приютим.
Григорий назвал кота Василием. В честь того самого сына, которому не довелось родиться. Так захотелось — и всё тут.
Василий с важным видом осмотрел жилище, прошёлся по углам, обнюхал каждый закуток и коротким мяуканьем вынес вердикт: жить можно. Немного подлатать, щели прикрыть — и вполне сносно. Кота накормили от души, а сам хозяин с нетерпением стал ждать ночи, потирая ладони: «Ну всё, мыши, теперь вы у меня попляшете…».
Темнота пришла незаметно. Михалыч лежал, уставившись в потолок, больше слушал, чем смотрел. Василий по всем правилам начал ночной обход. А потом вдруг стих. Зато по дому раздались знакомые звуки — шорох, писк, топот мелких лапок.
«Затаился», — решил старик. — «В засаде сидит». И правда, что-то зашуршало, мелькнуло, будто кот носился по комнатам, даже во что-то врезался. «Вот даёт, разошёлся!» — обрадовался Григорий.
Но через мгновение Васька пулей влетел в спальню и запрыгнул прямо на кровать. Старик посмотрел на пол — трофея нет. Зато мыши бегают, как ни в чём не бывало. А кот… кот дрожал. Настоящим, неподдельным страхом. Прижался к хозяину, уши в стороны, шерсть дыбом, будто увидел не мышей, а нечистую силу.
— Да ты что, Вася… — ахнул Михалыч. — Так ты их боишься?
Кот виновато опустил голову и затрясся ещё сильнее. Смотреть было тяжело. Тогда Григорий вскочил, надел тапки и сам принялся гонять мышей, лишь бы они не пугали бедного труса. Грызуны, не ожидавшие такого поворота, прыснули кто куда и на время притихли.
Михалыч вернулся на кровать, прижимая кота к себе.
— Не бойся. Не выгоню. Сам тебя взял — значит, мой. А мышей бояться… да с кем не бывает. Валентина моя, царствие ей небесное, тоже их терпеть не могла.
Василий чуть успокоился, но стоило мышам приблизиться, дрожь возвращалась.
— Да что ж делать-то… — вздохнул старик. — Они тебя быстрее меня угробят.
Он достал валерьянку, накапал немного себе и коту. Васька не отказался. Через некоторое время страх отступил, глаза засветились, уши навострились. И вдруг кот резко спрыгнул на пол.
— Ты куда?! — испугался Григорий. — Там же мыши!
Но было поздно. Василий ринулся в бой с такой яростью, что хозяин только рот раскрыл. Лапы мелькали, мыши летели в стороны — такого он и в кино не видел. Спустя полчаса в доме стало тихо.
Кот вернулся, что-то буркнул себе под нос и рухнул спать — вымотался. Утром Григорий понял, что ночь была не напрасной. Все мыши лежали лапками вверх. Даже если кто и выжил — дорогу сюда забудет.
Васька вышел следом, сладко зевая.
— Молодец ты, Василий, — похвалил хозяин.
Но стоило коту увидеть «результат», как он в ужасе рванул обратно под одеяло, дрожа и хлопая глазами.
— Так ты, выходит, ничего не помнишь? — догадался Михалыч.
За валерьянкой он больше не потянулся — решил, что хватит. Мышей вынес подальше, и только тогда кот окончательно успокоился.
С тех пор жили они мирно. Ни одной мыши в доме больше не появилось. Говорят, те, что выжили, потом долго рассказывали потомкам, чтобы обходили этот дом стороной — слишком уж страшный зверь там живёт.
