После того как Петра не стало, его двор словно замер. Не просто притих — будто в нём выключили звук. Исчезли привычные звуки: скрип старых ворот, покашливание у крыльца, лай, шаги. Осталась тишина, непривычно глухая, обволакивающая.
Петра знали все. Он жил в доме у самой рощи, через пару домов от нас. Дом — старенький, но надёжный, с аккуратными грядками, прочным сараем и верным псом — Шариком.
Не модный домашний песик, не декоративная собачка — настоящий пёс. Дворняга, но с удивительно правильной статью. Широкая грудь, умная морда, серо-рыжая шерсть, а глаза… словно человеческие. Он не нуждался в поводке, не бегал — просто шёл рядом. Всегда. Где Пётр — там и Шарик. С авоськой — вместе. На скамейке — у ног. Говорит — слушает, уши чуть поводит, будто понимает каждое слово.
Сын Петра как-то сказал в шутку: «Если бы Шарик говорить умел, они бы и вовсе отдельно не существовали». И добавлял тише: «А по сути — и так одно целое».
Когда Пётр ушёл, это стало для нас неожиданностью. Он ведь крепкий был, всё по дому делал сам. Летом крышу переложил, забор обновил. Но видно, сердце не выдержало. Его нашли соседи, рано утром, прямо в огороде. Рядом — тяпка. И Шарик. Тот не лаял, не скулил. Просто сидел, как будто понимал, что всё.
Похоронили быстро. Приехали родные: сын, невестка, внук. Сделали всё, как полагается. Шарика закрыли в сарае — на кладбище не взяли. Он выл. Сначала тихо, потом настойчиво. Но никто не обратил внимания — все были заняты горем, суетой.
Когда вернулись домой и открыли дверь, он выскочил пулей — метался по двору, по дому, по участку. Искал. Потом сел у калитки и не шевелился до самой темноты.
Мы проходили мимо, кто-то шептал: «Бедный…», но никто не знал, как поступить.
Сын уехал в город через несколько дней. Когда спросили, что будет с собакой, только отмахнулся: «В квартиру некуда. Ребёнок маленький. Пусть остаётся, он тут прижился».
Так Шарик и остался. Мы начали его подкармливать — кто принесёт миску супа, кто хлеб, кто просто по голове погладит. Он ел нехотя. Бродил во дворе, лежал то у сарая, то под крыльцом. Смотрел в небо, в калитку, как будто всё ждал.
А потом стал уходить.
Однажды рано утром калитка оказалась приоткрытой, и он прошмыгнул. Вернулся ближе к вечеру — уставший, в пыли. Напился, лёг под крыльцо. На следующий день — то же самое. И ещё. И снова.
— Он, наверное, к хозяину ходит, — заметила Галина Михайловна. — Пёс ведь чувствует. Его туда тянет.
— Может, просто шатается, — ответила другая соседка. — Много таких бегает…
Но я не верила. В его движениях не было суеты. Он не просто гулял — он знал, куда идёт. Я решила проверить.
Утром, когда он снова отправился в путь, я пошла следом. Он шёл уверенно: через тропинку, мимо остановки, вдоль рощи — и на кладбище. Там, не останавливаясь, свернул между могил, прошёл пару рядов и сел.
Перед свежей насыпью. На кресте — фото Петра. Улыбается, как при жизни.
Шарик опустился рядом, вытянул лапы, положил на них голову и замер.
Я смотрела со стороны. Не мешала. Не могла. Только стояла, и в груди что-то сжималось.
Он пролежал около двух часов, затем встал, потянулся, оглянулся — и пошёл обратно. Медленно, спокойно, как будто часть себя оставил там, рядом с хозяином.
Так было каждый день. Утром — туда. Вечером — назад. Люди привыкли. На кладбище его уже знали. Кто-то оставлял воду, кто-то лакомство. Он не просил, не тянулся — просто был. Своим. На месте.
— Такая преданность… — как-то сказала пожилая женщина. — Люди на такое не всегда способны. А он — всё понимает. Не хуже человека. Только чище.
Пошёл дождь. Осенний, с ветром. Я подумала — не пойдёт, останется. Но он ушёл.
Шёл, дрожа, под ливнем. Медленно, но упрямо.
А потом… однажды не вернулся.
Обычный день. Вышел утром, как всегда. Но вечером — нет. Ни ночью, ни на следующий день.
На третий день мы пошли искать. Нашли там же.
Он лежал у могилы. Глаза закрыты. Морда на лапах. Как будто просто спал.
Мы похоронили его рядом. Не на самом участке, чуть в стороне. Огородили, уложили камень. На нём вырезали одно слово:
Шарик. Верный.
С тех пор туда приходят. Кто — просто посидеть. Кто — с собакой. Кто — с цветами.
Я хожу тоже. Сижу, молчу. Смотрю, как ветер шевелит траву.
И думаю: мы часто говорим, что собаки — это просто животные. Но иногда кажется, что мы — просто люди. А они — нечто большее.
Если у вас была подобная история — расскажите. Таких рассказов много не бывает.
