— Ну вот и пришло, — произнёс он почти неслышно, будто сам себе. Слова растворились в холодном воздухе над мостом, где не было ни одного человека. Даже машины проносились гораздо реже, чем обычно — словно всё вокруг притихло, предоставив ему пространство. Холодный металл ограждения жёг пальцы, когда он вцепился в него, собирая в кулак последние остатки решимости.
Пятьдесят восемь лет. Тридцать из них — у станка. Два пережитых инфаркта. Одинокий развод. Сын, который живёт в другом городе и звонит по расписанию — раз в месяц. Квартира, в которой тишина оглушает сильнее, чем любой шум. И вопрос, ставший уже почти постоянной мыслью: «А есть ли хоть кто-то, кому я ещё нужен?» Ответа он не находил. И потому пришёл сюда. Чтобы поставить точку.
Он втянул в себя воздух, сделал шаг вперёд — и тут из кустов с шумом выскочило грязное лохматое существо и с громким лаем врезалось ему в грудь. Он не устоял, отшатнулся и упал в мокрую траву у дороги. Растерянно опершись на локти, стал всматриваться в то, что только что сбило его с ног.
Перед ним стоял пёс. Захудалый, с облезлой шерстью, торчащим клочком у глаза и таким выражением морды, будто он не просто лаял, а кричал: «Эй, ты что задумал, старик?!»
— Убирайся отсюда! — хрипло выкрикнул он и замахнулся. — Пшел вон!
Но пёс не двинулся ни на шаг. Только перестал лаять и сел, наклонив голову, глядя прямо в глаза, будто пытаясь понять, что творится в душе у человека. Он тряхнул головой, отгоняя глупую мысль. Поднялся, стряхнул с брюк сухие травинки, потёр ушибленный локоть. И разозлился — даже сдохнуть спокойно не дают.
— Чтоб тебя! — пробурчал он, схватив ветку. — Проваливай!
Но пес вдруг лег плашмя, уткнулся мордой в лапы и заскулил. Не громко, жалобно. И в этом звуке было столько боли и одиночества, что он замер. Внезапно понял — перед ним такой же потерянный, голодный и никому не нужный, как он сам.
Ветка упала на землю.
— Ты чего, пес? — голос его дрогнул. — Испугался?
Собака подняла голову и внимательно посмотрела на него.
— Ладно, не бойся. Иди своей дорогой. И я — своей.
Но когда он снова обернулся к перилам, пёс встал и преградил дорогу. Залаял — не яростно, а тревожно.
— Да что ты ко мне привязался! — в сердцах крикнул он, топнув ногой.
Но собака снова села, заглянув снизу вверх с таким взглядом, от которого что-то защемило внутри.
Дождь начал капать, перемешиваясь со слезами, которые он даже не сразу заметил.
Он плёлся домой, медленно, под холодными каплями. Пальто промокло, ботинки хлюпали. Где-то вспыхивал редкий уличный свет. Он не сразу понял, что кто-то идёт следом. Обернулся — и увидел его. Того самого. Мокрый, уши прижаты, хвост поджат, но всё равно идёт. Шаг в шаг.
— Чего прицепился-то, а? — пробурчал он. — У самого еды почти нет.
Он соврал. В холодильнике оставалась каша, немного хлеба, пара сосисок. На одного — хватит. Да и на двоих, если подумать, тоже.
Собака села. Молча. Вода капала с шерсти, но он не отряхивался. Только ждал.
— Я ж не возьму тебя, понял? Не собираюсь! — бросил он, резко поворачиваясь.
Подошёл к дому, быстро вошёл в подъезд, захлопнул дверь и остановился — дышал тяжело, будто после бега. Сердце стучало слишком громко. Он уже поднялся почти на свой этаж, когда услышал — с улицы — жалобный вой. Сдавленный, одинокий, наполненный болью. И что-то внутри сорвалось.
— Господи, — выругался он, развернулся и побежал вниз. — Ну ты и настырный…
Пёс дрожал под козырьком. Увидев его, вильнул хвостом и попытался радостно вскочить.
— Только на одну ночь! — строго предупредил он, придерживая дверь.
Пёс прошёл внутрь, отряхнулся и уставился на него взглядом, в котором было всё — и благодарность, и робкая надежда.
— У меня и тряпки-то толком нет… — проворчал он, поднимаясь наверх.
Дома собака сидела, не двигаясь, пока он копался в шкафу.
— Вот, — нашёлся старый махровый полотенце. — На, подходи.
Пёс подчинился, терпеливо дал себя вытереть. Андрей ощупал его — костлявый, в блохах, но без ран.
— Голодный ты, бедолага, — пробормотал он. — Сейчас, найду тебе чего-нибудь.
Он скребся по полкам, нашёл пластиковую миску, отломанную сбоку, наложил туда сосисок, хлеба, залил остатками кефира.
— Давай, ешь.
Пёс сначала посмотрел на него, как бы спрашивая разрешения, а потом — начал есть. Без суеты, но с видимым голодом. Андрей стоял рядом, наблюдая. И вдруг понял — разговаривает. Не с телевизором, не в пустоту. А с живым. Пусть даже с собакой.
— Не знаю, кто тебя выбросил, — сказал он. — Но, похоже, мы теперь вдвоём…
Позже, когда собака легла у кровати, он повернулся к ней.
— Ты живой там?
В ответ — лёгкий стук хвоста.
— Ну и ладно, — Андрей закрыл глаза. — Разберёмся завтра.
Он уснул. Впервые — легко, без таблеток. А наутро проснулся и первым делом посмотрел — и правда, не приснилось. Пёс был тут. Ждал.
— Доброе утро, — машинально сказал он и удивился. Когда он в последний раз говорил это кому-то?
Пёс встал, потянулся и вильнул хвостом.
— Погулять бы с тобой… — пробормотал он. — Верёвку искать, что ли?
Смастерил поводок из бельевой верёвки, надел. Пёс покорно ждал. На улице обнюхивал всё, бегал по траве, радовался.
— Вот шустрый, — усмехнулся он. — И кто бы подумал, что вчера мы оба стояли на краю.
Когда они вошли в дом, Андрей уже точно знал: выставить пса за дверь он не сможет. Не после всего. — Ну, Шанс, — пробормотал он, снимая веревку с шеи собаки. — Живи пока у меня. А дальше видно будет. Пёс приподнял уши, будто понял и вопросительно склонил голову. — Шанс, да. Хотя откуда тебе такое имя… Просто случайность на мосту. Ничего не обещаю, ясно? Временный ты. И он, и собака будто бы понимали — никакой это не временный гость. Что-то сдвинулось в воздухе, в тишине квартиры, словно серость и одиночество отступили, придавленные новым дыханием.
Через несколько дней в доме появились миска и нормальный поводок. А ещё через неделю — новый ошейник и флакон шампуня с собачьей лапкой на этикетке. Шанс оказался совсем молодым — ещё почти щенок, только вытянулся. Стоило его отмыть, расчесать — и в квартире появилась умная, красивая собака с плотной серо-рыжей шерстью и глазами, полными живого интереса.
Со временем всё стало привычным: утренний выгул, завтрак, дневной поход во двор, вечерняя прогулка перед сном. Андрей начал вставать по часам — Шанс требовал режима. Научился варить кашу — сначала только для пса, потом и для себя. Дом ожил: в нём вновь звучали шаги, щелканье когтей по полу, сдержанный лай, смешное фырканье во сне.
— Апорт давай! — с усмешкой говорил Андрей, кидая мячик, за которым Шанс мчался с такой решимостью, словно это был олимпийский снаряд.
Соседи стали чаще здороваться. Сначала из вежливости, потом уже с интересом и даже доброжелательностью. Шанс словно оттачивал в Андрее что-то забытое — человеческое. И, похоже, неплохо справлялся. Ведь если пёс привязался, значит, человек всё ещё чего-то стоит.
Шанс действительно любил. Искренне, всем своим щенячьим сердцем. И это не могло не растопить лед внутри Андрея. Он начал разговаривать с собакой. А иногда — и с людьми. И даже стал улыбаться — сначала неуверенно, потом чуть чаще.
Однажды, прогуливаясь по скверу, он заметил, что соседка с третьего этажа смотрит на него чуть дольше обычного. И неожиданно для самого себя — улыбнулся ей в ответ. Просто так. Без причины. В первый раз за много лет.
Это было в начале октября, спустя два месяца после той странной встречи у моста. Андрей с Шансом вышли на вечернюю прогулку. И оба выглядели иначе. Андрей постройнел, осанка выпрямилась, лицо посвежело. Пёс выглядел ухоженным, уверенным — из породы тех, кто знает, что у него есть дом.
— Не рвись, — привычно одёрнул он пса, когда тот потянул вперёд. — Не под машину же тебе, балбес.
Шанс понял, сбавил шаг и пошёл рядом. Они шли привычной дорогой — мимо парка, по аллее, потом к центральной площади, где гуляли другие собачники.
— Добрый вечер, Андрей Петрович! — окликнула Нина Семёновна, дворничиха. — Как ваш красавчик?
— Всё шалит, — ответил Андрей с показной строгостью, но губы сами собой потянулись в улыбку. — Возраст, знаете ли, самый юношеский.
— А вы прямо помолодели, — прищурилась она. — Новый костюмчик, гляжу, прикупили?
Андрей смутился. Да, на днях действительно зашёл в магазин и впервые за многие годы выбрал себе обновку — джинсы, тёплый свитер, новую куртку. И даже берет, как в молодости.
— Обновился немного, — отмахнулся он. — Ладно, пойдём, Шанс.
Они свернули в сторону аллеи. Пёс привычно проверял каждый куст, ловил запахи, будто собирал новости своего мира. Листва шелестела, птицы устраивали последние крики перед наступающей зимой.
Внезапно над их головами пронёсся рёв мотоцикла. Андрей даже не успел испугаться, как Шанс дёрнулся в сторону с тонким всхлипом. Поводок соскользнул с руки, и пес в панике бросился прочь. Андрей споткнулся, упал на одно колено, царапнув руки о гравий.
— Шанс! Стой! — закричал он, вскочив.
Пёс обернулся на бегу, но уже не остановился, растворившись за поворотом. Андрей бросился за ним, в голове билось одно: «Только бы не дорога…»
Он бежал, хрипя от боли, ловя взглядом прохожих, окликая собаку, спрашивая у всех подряд. Время шло, и сердце колотилось от ужаса. Под вечер, измотанный и с болью в груди, он сел на лавку в парке, не в силах больше идти. В глазах — отчаяние. В голове — только одно: он потерял его. Потерял того, кто стал смыслом. Кто спас его самого.
Он бродил до темноты. Каждый переулок, каждый куст были проверены. Вернувшись домой, увидел: у подъезда никого. В квартире — гнетущая пустота. Игрушки, миска с водой, плед у кровати. Всё на месте. Но не он.
«Может, пошёл к мосту? — мелькнуло. — Животные ведь запоминают важные места?»
Он проговорил это вслух. Так же, как и весь вечер. Говорил сам с собой, как делал это рядом с Шансом.
— Завтра — в приют. Потом — объявления. Фотографии есть… Надо будет спросить Маргариту Ивановну, как их в интернет загружать…
И тут зазвонил телефон.
— Андрей Петрович? Это Нина Семёновна. Мне Маргарита ваш номер дала… Тут собаку видели. Похожую на вашего. У моста.
— Где? — сердце едва не выпрыгнуло из груди. — Там?! Сейчас еду!
Он вылетел из квартиры, забыв про замки. Схватил телефон, куртку, документы. Поймал такси — водитель, услышав, что потерялась собака, не стал брать деньги вперёд.
— У меня такой же был… — буркнул он, глядя в зеркало.
У моста — пусто. Только листья шуршат, да фонарь мигает. Андрей вышел, огляделся, шагнул ближе к ограде.
— Шанс… Шаанс!
Ничего. Только ветер. И вдруг — у самой кромки, где начинается склон — силуэт. Сидит.
— Шанс! — почти крикнул он.
Пёс поднял голову. Замер. Узнал.
— Иди сюда, мальчик… — Андрей опустился на колени.
Секунда — и пёс сорвался с места, пронёсся через дорогу и с разбегу врезался в Андрея. Стук, тепло шерсти, мокрый язык, визг, слёзы.
— Ты мой глупый, — шептал Андрей, вжимая морду пса в грудь. — Ты зачем сбежал? Я думал, тебя потерял.
Они сидели на том самом месте, где встретились. Где могло всё закончиться, но началась новая жизнь.
Первый снег пошёл утром. Андрей смотрел в окно, наблюдая, как в свете фонаря закружились снежинки.
— Зима пришла, Шанс, — сказал он.
Собака не ответила — просто приоткрыла глаз и снова заснула на подстилке.
В квартире было тепло, уютно. На полке — фото с прогулки, в ящике — зимний жилетик, связанный соседкой. В доме снова жили разговоры, запах еды и мягкий свет. А в сердце — то, что нельзя объяснить. Просто… стало кому открывать дверь.
— Шанс, пошли. Домой пора.
И они шли.
Вдвоём.
