Когда меня увозила скорая, я волновалась вовсе не из-за давления. И не оттого, что в глазах темнело и кружилась голова. Больше всего я переживала из-за него — моего старенького друга.
— А как же Рекс? — с трудом выговорила я, стоя в прихожей в халате с пакетом в руке. Туман перед глазами, ватные ноги — всё это казалось ерундой по сравнению с мыслью, что он останется один.
— Не беспокойся, я покормлю, — отозвалась соседка Таня. — Он же у тебя спокойный, умница. Ничего сложного. Миску насыпала — и дело с концом.
Я кивнула. Знала, что она старается помочь. Но в душе защемило. Едва заметный укол тревоги. Потому что Рекс — не просто собака. Он особенный.
Ему уже двенадцать. Почтенный возраст. Он пришёл ко мне, когда я только училась жить заново — после смерти мужа. Когда дом стал пугающе тихим, и даже чайник больше не подавал голос. Когда никто не звал меня по имени.
Он был щенком. Пушистый комок страха и надежды. Его оставили прежние хозяева, потому что не вписался в их новую жизнь. А у меня в жизни как раз была пустота. И в этой пустоте он стал светом.
С тех пор мы были неразлучны. Он стал моей тенью. Ложился у двери, пока я спала. Смотрел, как я моюсь, дремал рядом, когда я читала. Мы привыкли друг к другу, как дыхание к телу. Он знал мой голос, я — его взгляд.
А теперь — больница. Капельницы. Холодная койка и чужие стены.
Я думала: день, ну два. Проверят, поставят уколы — и отпустят.
Но не отпускали. То давление, то лекарства, то врачи качают головой.
А я лежала, глядя в потолок, и думала только о нём. Как он?
Каждый вечер я звонила Тане. Она рассказывала, что он лежит у двери. Почти не ест. Иногда тихо поскуливает. Уходит, когда кто-то рядом.
— Может, тоскует, — говорила она. — Но не бойся. Воды пьёт немного. А вот с едой — беда.
На третий день она сама набрала меня. Говорила тихо, будто стеснялась:
— Ларис… Он уже сутки совсем ничего не ест. Ни сухой корм, ни мясо. Только смотрит на миску — и уходит. Пьёт совсем чуть-чуть. Всё сидит у двери. Как будто ждёт.
В груди что-то сжалось. Не от боли. От чувства вины.
— Таня… включи ему громкую связь. Пожалуйста.
— Зачем?
— Просто включи. Пусть услышит. Может, поймёт.
Таня сделала, как я просила. И я заговорила. Нежно, как мама, читающая ребёнку на ночь:
— Рексик… ты слышишь? Это я. Мамочка твоя. Я не ушла. Я просто немного далеко. Но я вернусь. Обещаю. Потерпи. Пожалуйста. Поешь. Таня с тобой, она хорошая. Всё хорошо, мой мальчик.
Наступила пауза. Долгая. Напряжённая.
— Он подошёл, — шепнула Таня. — Смотрит в телефон. Ушки прижал. Хвост чуть дрогнул.
Слёзы сами потекли по щекам. Я прижала трубку к лицу. Я знала: он не ест не из-за капризов. Он просто без меня — как без сердца.
Так мы и жили. Я — в палате, он — у двери. Каждый день — звонок утром. Каждый вечер — голос в телефоне.
— Держись, малыш. Я рядом. Ещё немного.
На пятый день Таня сказала:
— Он поел. Немного. Только после твоего голоса. Сначала полежал у телефона. Потом встал и подошёл к миске. Я даже не двигалась — боялась спугнуть.
Я снова плакала. В больнице это стало почти привычкой.
Когда врач, наконец, сказал: «Собирайтесь домой», — я чуть не разрыдалась от счастья.
Я решила не звонить. Хотела устроить сюрприз.
Дом. Лестница. Лифт не работал — поднялась пешком. На третий этаж. Сердце стучит так, будто сейчас выскочит.
Он лежал у двери. Так, как и говорили.
Тощий. Уставший. Шерсть взъерошена.
— Рекс… — прошептала я.
Он поднял голову. Посмотрел. Замер.
— Это я… всё хорошо… я дома.
Он встал, шатаясь. Медленно подошёл. Ткнулся в руку. Потом в плечо. Потом в грудь.
И завыл.
Не громко. Не пугающе. А словно плакал. По-собачьи, сдержанно. Как будто спрашивал: «Ты правда вернулась?»
Я опустилась на коврик. Обняла. Он лег на меня всем телом. Прижался. Не отпускал.
Минут двадцать мы просто сидели так. Потом я открыла дверь — он первым делом пошёл проверить подстилку. Осмотрелся. А затем — к миске.
— Всё-всё, поняла! — засмеялась я. — Сейчас будет вкусняшка.
Я металась по кухне с банкой корма, одной рукой открывая, другой — теряя лист с назначениями врача.
Он ел медленно. Аккуратно. Будто боялся, что исчезну.
А ночью… он спал рядом. Прямо у меня под боком. Хотя раньше — всегда у двери.
Теперь он не отходит от меня. Даже в магазин — до порога. Даже в туалет — под дверью.
Он боится. Я тоже.
Поэтому каждый раз перед выходом я говорю:
— Я скоро. Подожди. Я вернусь.
Он, возможно, и не понимает слов. Но знает одно — я больше не исчезну.
Если у вас была похожая история — расскажите о ней в комментариях. Такие истории важны. И они всегда находят отклик.
