Это произошло в январе, в самый лютый мороз за долгие годы. Снега по колено, воздух — как лезвие, ветер такой, что вдохнуть больно.
Наша деревушка — крошечная, почти затерянная на окраине, к тому моменту уже почти обезлюдела. Кто уехал к детям в город, кто — в мир иной. Остались те, кому и уйти-то некуда. Я — из таких.
После смерти мужа и того, как дети разлетелись, дом опустел не только снаружи, но как будто бы изнутри. Стены, когда-то наполненные голосами, замолкли. Я топила печь, варила себе скромную еду — суп, кашу, яйца. Крошила хлеб птичкам на подоконник. Время проводила с книгами — старыми, зачитанными, с уголками, помеченными когда-то. Телевизор почти не включала — там шум, а не слова.
В тишине начинала слышать, как дом вздыхает под ветром, как завывает за трубой вьюга, как деревянные доски стонут от мороза.
А потом появился он.
Я услышала царапанье у крыльца. Подумала: может, сорока шалит или соседская кошка. Но звук был другой — еле слышный, будто кто-то скребётся из последних сил. Я распахнула дверь — мороз будто ударил по лицу. Посмотрела вниз — и замерла.
В сугробе сидело крохотное, чёрное, испачканное существо. Не кошка — тень. Но глаза… светящиеся, ярко-жёлтые, словно у совы. Они смотрели прямо на меня. Не с мольбой, а с вызовом. Будто говорил: «Я дошёл. Бери или гони. Но дальше — никак».
Одна передняя лапа отсутствовала. Рана старая, затянувшаяся грубой коркой, без крови, со шрамом. Шерсть клочками, в репьях и грязи. Кости выпирают. Лишь Бог знает, что он пережил, сколько брёл до моего дома.
Я постояла, сглотнула, спустилась вниз. Он не шелохнулся. Не убежал, не зашипел, не сжался в клубок. Лишь слегка дрогнул, когда я протянула руку, и вновь замер.
Я подняла его и внесла в дом. Он был легче перышка. Подумала: «Не переживёт. До утра не дотянет». Но уложила его на коврик у печки, положила старую подстилку, поставила воду, немного курицы. Он не прикоснулся. Просто лежал. Тяжело дышал, будто каждый вдох был подвигом.
Я села рядом. Вглядывалась в него. И вдруг поняла: он — как я. Усталый, покалеченный, но ещё живой. Ещё держащийся.
Всю неделю я заботилась о нём, как о младенце. Ела рядом — чтоб не чувствовал себя одиноким. Разговаривала с ним. Делилась тем, как прошёл день, жаловалась на здоровье, вспоминала мужа, которого всё ещё звала во сне. Он слушал. По-настоящему. Порой открывал глаза, словно шептал: «Я рядом. Ты не одна».
Через несколько дней он впервые попил воды. Потом — лизнул мой палец с кашей. А вскоре попытался подняться. Встал, покачнулся, снова опустился. Но не сдался. На следующий день — снова попытка. И получилось. Он поднялся. Хромал, шёл неуверенно, но шёл.
Я назвала его Чудом. Потому что иначе и не назовёшь.
С того дня он был везде со мной. В курятнике, на веранде, в кладовой. Спал у меня в ногах, и если я поворачивалась — тихо мяукал, как бы спрашивая: «Ты со мной?» А когда я плакала, особенно по вечерам, он подходил, прижимался и смотрел в глаза.
Он стал для меня исцелением. Отражением. Смыслом.
Соседка, тётя Галя, качала головой:
— Люба, да ты совсем? Их на улице — пруд пруди. На что он тебе?
А я только пожимала плечами. Как ей объяснить, что этот чёрный, покалеченный кот спас меня? Что с его приходом я стала снова жить, а не просто существовать?
Весной он грелся на крыльце, ловил бабочек. Учился бегать по-своему — на трёх лапах. Поначалу спотыкался, но скоро освоился. Начал даже охотиться — однажды притащил мышь. Гордый. Показал — и ушёл спать.
Однажды он исчез на целый день. Я издергалась вся, искала в округе, звала, ходила по лесу. Вернулся вечером — с расцарапанной мордой, но походкой победителя. Видимо, навещал прошлое или разбирался с кем-то. А потом трое суток проспал, почти не вставая.
Он прожил со мной пять лет. Не просто выжил, а именно жил. Со своими привычками, настроением, характером. Любил гречку с маслом, ненавидел пылесос, прятался от грозы — под одеялом, а если я рядом, то в подмышке.
Старел он быстро. В последний год почти не выходил на улицу. Спал больше, ел меньше, движения стали осторожнее. Я чувствовала — приближается конец. Но каждый день, просыпаясь, я смотрела — дышит ли? И если да — благодарила.
Весной он просто не проснулся. Лежал, как всегда, на своей подстилке у печки. Только глаза не открыл. Я села рядом, положила ладонь — ещё тёплый. Но сердце знало.
Слёзы не пришли сразу. Я долго гладила его, шептала: «Спасибо, Чудо. Ты был всем. Без тебя — не было бы меня».
Я похоронила его под старой яблоней. Там, где летом он любил лежать в тени. Положила в коробку, выстлала мягкой фланелевой рубашкой. Прощалась молча. Искренне.
Прошло уже три года. Сейчас у меня живёт другой кот — полосатый, молодой, с дерзким характером. Совсем не похожий. Но иногда, особенно вечерами, я словно замечаю чёрную тень у порога. Или слышу знакомое шорох.
И тогда я улыбаюсь.
Потому что знаю: он рядом. Он — часть меня. Мой Чудо.
Если у вас тоже был кто-то, как мой Чудо — поделитесь своей историей в комментариях.
